Определение Верховного Суда РФ от 14.08.2024 № 305-ЭС18-19945(20) конкретизирует содержание презумпции отнесения к контролирующим должника лицам выгодоприобретателя по сделке.
Суть дела
В рамках дела о банкротстве Банка конкурсный управляющий обратился с заявлением о привлечении ряда физических лиц, в том числе Б., к субсидиарной ответственности по обязательствам должника. Заявляя о привлечении Б. к субсидиарной ответственности по обязательствам должника, конкурсный управляющий вменял ему как контролирующему выгодоприобретателю эпизод по сделке банка по приобретению доли в уставном капитале ООО “ТК”, ущерб от которой исходя из расчета конкурсного управляющего составил 192 млн. руб. Кроме того, управляющий указывал, что Б. подписал с банком три кредитных договора на сумму 969 млн. руб., а возглавляемое им ООО «ТК» – на 1,3 млрд. руб.
Между Банком и ООО «ТК» заключен кредитный договор, в рамках которого банк предоставил кредит на сумму 1,3 млрд. руб.
Б. являлся генеральным директором ООО «ТК» и его участником с долей участия в период в размере 45% наряду с другими физическими лицами и юридическим лицом.
Между Банком и лично Б. заключено еще три кредитных договора на сумму 969 млн. руб.
01.07.2016 Б. по соглашению об отступном передал принадлежащую ему долю в уставном капитале ООО «ТК» иностранной компании (далее – компания).
05.07.2016 между компанией (продавцом) и Банком (покупателем) подписан договор купли-продажи доли в ООО «ТК» по цене 2,139 млрд. руб.
14.07.2016 между Банком (цедентом) и компанией (цессионарием) подписано три соглашения об уступке требований, на основании которых компания получила требования банка: к ООО «ТК» в размере 1,341 млрд. руб.; к Б. в размере 462 млн. руб.; ООО «ТФ» в размере 335 млн. руб.
14.07.2016, то есть в тот же день, между банком и компанией подписано соглашение о зачете встречных однородных требований на сумму 2,139 млрд. руб.: погашены обязательства банка по оплате стоимости доли и обязательства компании по оплате стоимости приобретенных требований.
Конкурсный управляющий, ссылаясь на изложенные обстоятельства, заявлял о том, что совокупность совершенных сделок в действительности направлена на вывод ликвидного актива в виде требования к ООО «ТФ» в размере 335 млн. руб. В результате совершения данных сделок, по мнению управляющего, должнику причинен ущерб в размере 192 млн. руб.
Определением суда первой инстанции, оставленным без изменения судами апелляционной и кассационной инстанций, установлено наличие оснований для привлечения Б. к субсидиарной ответственности.
Разрешая спор, суды первой и апелляционной инстанций руководствовались положениями статей 10, 61.11 Закона о банкротстве в применимой редакции, разъяснениями постановления Пленума Верховного Суда РФ от 21.12.2017 № 53 “О некоторых вопросах, связанных с привлечением контролирующих должника лиц к ответственности при банкротстве” и исходили из доказанности оснований для привлечения Б. к субсидиарной ответственности по обязательствам должника.
Суды указали, что совершение сделок обусловлено экономическим интересом Б. в ущерб интересов банка, поскольку, списав с баланса задолженность трех заемщиков в размере 2,330 млрд. руб., банк взамен получил долю в ООО «ТК» стоимостью 142 млн. руб. Согласно выводу судов, ущерб от сделки составил 192 млн. руб. При этом Б. получил выгоду в виде погашения личных кредитных обязательств и подконтрольного ему ООО «ТК».
Позиция Верховного Суда
Рассмотрев доводы кассационной жалобы, Верховный Суд РФ определил отменить судебные акты нижестоящих судов и направить обособленный спор на новое рассмотрение в суд первой инстанции по следующим основаниям.
Действовавшая ранее норма пункта 4 статьи 10 Закона о банкротстве (в редакции Федерального закона от 28.06.2013 № 134-ФЗ), как и действующая в настоящее время норма пункта 1 статьи 61.11 Закона о банкротстве, предусматривала возможность привлечения контролирующих должника лиц к субсидиарной ответственности по его долгам в ситуации, когда их виновным поведением вызвана невозможность удовлетворения требований кредиторов.
Исходя из этого судебное разбирательство о привлечении контролирующих лиц к субсидиарной ответственности должно в любом случае сопровождаться изучением причин несостоятельности должника. Удовлетворение подобного рода исков свидетельствует о том, что суд в качестве причины банкротства признал недобросовестные действия ответчиков, исключив при этом иные (объективные, рыночные и т.д.) варианты ухудшения финансового положения должника (Определения Верховного Суда РФ от 30.09.2019 № 305-ЭС19-10079, от 02.02.2024 № 305-ЭС19-27802(6,7,8,9).
Под действиями (бездействием) контролирующего лица, приведшими к невозможности погашения требований кредиторов следует понимать такие действия (бездействие), которые явились необходимой причиной банкротства должника, то есть те, без которых объективное банкротство не наступило бы. Суд оценивает существенность влияния действий (бездействия) контролирующего лица на положение должника, проверяя наличие причинно-следственной связи между названными действиями (бездействием) и фактически наступившим объективным банкротством (пункт 16 Постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 21.12.2017 № 53 “О некоторых вопросах, связанных с привлечением контролирующих должника лиц к ответственности при банкротстве” (далее – постановление № 53)).
При рассмотрении спора о привлечении к субсидиарной ответственности лиц, контролировавших кредитную организацию, необходимо учитывать, что особенность функционирования кредитных организаций состоит в том, что они осуществляют достаточно крупную по своим масштабам деятельность на финансовом рынке, что обусловливает необходимость наличия в их штате значительного количества сотрудников, в том числе в органах управления. Данные особенности деятельности банков предопределяют то, что в рамках дел об их банкротстве споры о привлечении контролирующих лиц к субсидиарной ответственности зачастую сопровождаются наличием большого количества ответчиков. Разрешая подобные споры, судам необходимо исходить из того, что к субсидиарной ответственности могут быть привлечены только те лица, действия которых непосредственно привели к банкротству кредитной организации.
Действовавшая ранее норма абзаца третьего пункта 4 статьи 10 Закона о банкротстве (в редакции Федерального закона от 28.06.2013 № 134-ФЗ), как и действующая в настоящее время норма подпункта 3 пункта 4 статьи 61.10 Закона о банкротстве, позволяет арбитражному суду признать контролирующим должника лицо, извлекшее существенную (относительно масштабов деятельности должника) выгоду в виде увеличения (сбережения) активов, которая не могла бы образоваться, если бы действия руководителя должника соответствовали закону, в том числе принципу добросовестности. Установленные законом условия применения данной презумпции с учетом разъяснений пункта 7 постановления № 53 исключают возможность произвольного отнесения того или иного лица к числу контролирующих должника лиц.
Б. в ходе рассмотрения настоящего обособленного спора во всех судебных инстанциях отрицал факт получения им существенной относительно масштабов деятельности банка имущественной выгоды и, как следствие, заявлял об отсутствии у него статуса контролирующего лица. Ответчик указывал, что не принимал участие в принятии управленческих решений в деятельности банка.
Б. обращал внимание, что в результате совершения между банком и компанией сделок по уступке требований и зачету встречных обязательств он не получил никакой имущественной выгоды, поскольку не являлся стороной этих сделок, на дату их совершения уже не являлся участником ООО «ТК», а состав его личных кредитных обязательств остался неизменным, поскольку в результате уступки требования произошла лишь замена кредитора с Банка на компанию, в отношении которой Б. не имел бенефициарного контроля. Банк на дату подписания соглашений об уступке требований и о зачете встречных требований с компанией действовал в собственном интересе.
Также Б. указывал, что вопрос о наличии или отсутствии причинения вреда имущественным правам кредиторов должника в результате совершения вменяемых управляющим сделок нельзя разрешать без исследования совокупности всех взаимоотношений банка и ООО «ТК», имевших место как до, так и после исследуемого периода времени. Суды же ограничились исследованием цепочки взаимосвязанных сделок, не оценив их влияние на деятельность должника и существенность такого влияния.
В свою очередь Б. приводил документально обоснованные доводы о мотивах совершения исследуемых сделок и их цели – погашение обязательств перед бюджетом в размере 2,65 млрд. руб., невозможность исполнения которых наступила вследствие банкротства банка и, как следствие, перспективы трансформации реального денежного актива платежной системы в виде размещенных на счету денежных средств в сумме 3,3 млрд. руб. в реестровое денежное требование.
Так, по утверждению ответчика, Банка и ООО «ТК» связывали не только правоотношения, вытекающие из кредитных обязательств. В банке также были размещены денежные средства платежной системы в размере 3,35 млрд. руб., из которых 2,65 млрд. руб. подлежали перечислению в федеральный бюджет в качестве таможенных платежей. Исполнение обязательств перед бюджетом было обеспечено банковскими гарантиями того же Банка.
Финансовые затруднения на стороне банка лишили платежную систему возможности исполнить обязательства перед бюджетом в лице Федеральной таможенной службы в размере 2,65 млрд. руб. Учитывая, что банковские гарантии были выданы тем же неплатежеспособным банком, требования в указанной сумме подлежали предъявлению непосредственно к ООО «ТК», что влекло ее банкротство и приостановление всей деятельности платежной системы, обслуживающей более 100 субъектов ВЭД.
В целях недопущения возникновения изложенных негативных последствий и сохранения деятельности платежной системы во взаимодействии с Банком России и ФТС России реализовывался круг мероприятий, целью которых являлось погашение обязательств перед бюджетом за счет привлеченного финансирования, для чего в состав участников посредством увеличения уставного капитала общества вновь был введен Б.
Б. заявлял о том, что результатом реализации всех мероприятий и поэтапного подписания сделок явилось предоставление другим банком кредита ООО «ТК» в сумме 2,65 млрд. руб., а также банковских гарантий перед ФТС России на ту же сумму. При этом между Б. и другим банком подписан ряд сделок, направленных на последующую передачу принадлежащей Б. доли в обществе в пользу этого банка. Предоставление финансирования позволило в полном объеме исполнить обязательства перед бюджетом.
Доля общества, принадлежавшая должнику, приобретена другим банком на торгах за 19,5 млн. руб. в рамках дела о банкротстве.
Таким образом, по утверждению Б., в результате совершения совокупности приведенных сделок, связанных с ООО «ТК», банку не только не причинен ущерб, но и напротив, банком получена экономическая выгода в виде непредъявления к нему требований по банковским гарантиям на сумму 2,65 млрд. руб., поскольку ООО «ТК» за счет привлеченного финансирования рассчиталось по своим обязательствам самостоятельно, а также в виде получения возможности реализации доли общества на торгах. При этом в третью очередь реестра требований кредиторов должника включено денежное требование ООО «ТК» в сумме 3,3 млрд. руб., реальность исполнения которого с учетом введенной процедуры банкротства маловероятна.
Кроме того, как обращает внимание заявитель, в любом случае установленный судами ущерб от сделок в размере 192 млн. руб. очевидно не мог повлечь банкротство кредитной организации с учетом масштабов ее деятельности. Так, исходя из опубликованного управляющим отчета о своей деятельности, размер непогашенных включенных в реестр требований кредиторов должника составляет 28 млрд. руб., из них 10,5 млрд. руб. – требования кредиторов первой очереди. В отсутствие оснований субсидиарной ответственности подлежат применению иные предусмотренные законодательством (в том числе для преодоления негативных последствий сделок, причинивших вред имущественным правам кредиторов должника) механизмы правовой защиты.
Приведенные Б. возражения ставят под сомнение факт возможности получения им существенной (относительно масштабов деятельности должника) выгоды и, как следствие, отнесения указанного лица к числу контролирующих банк лиц.
Приняв доказательства и пояснения только со стороны конкурсного управляющего и не проверив по существу контрдоводы возражающего лица, обоснованные ссылками на конкретные доказательства, суды фактически создали ситуацию, при которой процессуальные возможности противоборствующих сторон не были равными, одна из сторон была поставлена в преимущественное положение, что нарушает принципы состязательности и равноправия сторон в арбитражном процессе.
Мнение эксперта
Подпункт 3 пункта 4 статьи 61.10 Закона о банкротстве устанавливает презумпцию отнесения к числу контролирующих должника лиц (КДЛ) лица, которое извлекло выгоду из незаконного или недобросовестного поведения лиц, которые в силу закона, иного правового акта или учредительного документа уполномочены выступать от имени должника-юридического лица.
Кирилл Харитонов, арбитражный управляющий, Саморегулируемая организация “Ассоциация арбитражных управляющих “Паритет”.
Рассматриваемое определение делает попытку конкретизировать содержание указанной презумпции, указывая на следующие признаки такого КДЛ, позволяющие отграничить от обычных контрагентов по сделкам должника:
1) извлечение выгоды должно носить личный характер, т.е. если непосредственно в пользу этого лица имели место положительный результат сделки, увеличение (сбережение) имущественной массы или иные положительные изменения в его имущественной сфере (Постановление АС Московского округа от 26.04.2023 по делу № А40-205199/2020, Постановление АС Московского округа от 24.04.2023 по делу № А40-57566/2019, Постановление АС Московского округа от 28.03.2023 по делу № А40-90941/2019). При этом, указанные положительные изменения должны быть непосредственным и прямым результатом, непосредственно обусловлены незаконным или недобросовестным поведением руководителей должника.
Как правило, такое извлечение выгоды имеет место, когда лицу непосредственно без равноценного встречного предоставления прямо или косвенно перечислялся доход (выручка) от деятельности должника или было отчуждено имущество должника или его часть(Постановление АС Московского округа от 16.05.2023 по делу № А40-56699/20, Постановление АС Московского округа от 22.03.2022 по делу № А40-127963/2019).
Для применения указанной презумпции недостаточно самого по себе факта, что физическое лицо являлось единоличным исполнительным органом и/или участником юридического лица, являвшегося контрагентом должника по подозрительным сделкам, повлекшим отчуждение имущества должника в пользу контрагента и впоследствии признанных недействительными, даже если такой контрагент был аффилирован с должником. Необходимо доказать, что в пользу такого физического лица в результате совершения сделки производилось отчуждение какого-либо имущества должника, увеличение активов за счет имущества должника, какую именно выгоду и в каком размере получило физическое лицо в результате сделок (Постановление АС Московского округа от 11.12.2023 по делу № А41-36005/18, Постановление АС Московского округа от 13.06.2023 по делу № А40-107704/2018, Постановление АС Московского округа от 24.12.2020 по делу № А41-40098/17, Постановление АС Московского округа от 10.06.2020 по делу №А 41-1727/2015, Постановление Десятого ААС от 01.08.2023 по делу № А41-36005/18, Постановление Десятого ААС от 26.05.2022 по делу № А41-51623/19, Постановление Десятого ААС от 16.10.2020 по делу № А41-40098/17).
2) возможность оказывать фактическое влияние на совершение тех сделок или действий, в результате которых получена выгода.
